И никого рядом, кто бы мог ее поддержать. Остался единственный друг – прозак в оптимистичных бело-зеленых капсулах…

Гвоздицин хотя по образованию и психиатр, а за таблетки Ярославу жестоко ругал. Говорил, что они – удел абсолютно больных, а она – почти здорова.

И Ярослава изо всех сил старалась побороть зависимость от «колес». Пила по наущению Гвоздицина валерьянку по шесть таблеток в день. Пыталась освоить расслабляющие дыхательные упражнения и техники релаксации. Записалась в секцию йоги… И иногда ей казалось: все! Удалось! Она – здорова и свободна!

И только сейчас Ярослава поняла: она была здорова. Пока Гвоздицин находился где-то рядом. А теперь, когда его нет и больше не будет, она неумолимо катится в черную ночь безумия. Потому что помогали ей не йога, не релакс и не валерьянка. Но одна беседа, один, даже самый короткий и бессодержательный разговор с Яковом Анатольевичем стоили сотен дыхательных техник. Он – не психолог, он – колдун. И именно поэтому она столько лет преданно заглядывала ему в рот и выполняла все его указания. И только сейчас, здесь, в «Тропиках», прозрела.

…У Ярославы больше не было сил в одиночку тосковать в номере. Еще пару минут такой тяжелой, беспросветной тоски – и она не выдержит. Начнет делать глупости, как уже бывало. Однажды в порыве депрессии она изрезала ножницами всю свою одежду. А как-то перебила в квартире посуду. Интересно, что крушила не ради того, чтобы разбить, уничтожить, – ей просто нравилось смотреть, как искрят в электрическом свете сотни осколков…

Раньше, когда накатывало подобное настроение, она тут же звонила Гвоздицину. Но в тюрьму-то не позвонишь. Да и поняла она: Яков Анатольевич ее подмял под себя крепче любых «колес». Баста. И зависимость от него нужно рвать – рвать любой ценой. Только как?! Был бы рядом хоть кто-то, с кем можно поговорить!

Может быть, позвонить смешной беременной Алене? Она, конечно, пигалица, богатенькая и глупая, но у нее хотя бы глаза живые. Не то что у этих бесконечных рож в телевизоре… Предложить ей вместе чаю попить или по дорожкам прогуляться. Аленка и не поймет, что ей выпала роль спасительницы…

Ее номер – триста седьмой, значит, набираем коммутатор, ноль, а потом триста семь.

Длинные, противные гудки. Гуляет? Плавает в бассейне? Или спит и выдернула шнур из розетки?

Нет, Алена, не спи, пожалуйста, не спи!

Вот номер мобильника, Ярослава его записала на салфетке, когда ее подруга после истории со снегоходом лежала больная… Десять цифр неровным почерком – прямо под кроной пальмы и логотипом «Тропики». Ни к чему не обязывающее знакомство. Легкая болтовня. Поговори со мной, девочка! Про что угодно, даже про ненавистного мне твоего будущего ребенка – только поговори!

И снова – длинные гудки. А потом – противный механический голос: «Абонент недоступен…»

Вот так и бывает. Ты хочешь поговорить, но абонент недоступен. И ты уходишь – уже навсегда…

Ярослава попыталась успокоиться. Да нужна ей сто лет эта Аленка! Справится и сама!

Она откинулась в кресле, прикрыла глаза… Но вместо расслабления и приятной сонной мути под смеженными веками вдруг проступила картинка: маленький мальчик. Новорожденный. Крошечные ножки, смешные ручки с пальчиками-паучками. Голубые глаза, реденькие светлые волосики. Но одет по европейской моде, как взрослый: матросский костюмчик, полосатые носочки, шапочка в голубую клетку…

Наверняка его с самого рождения одевали хорошо. Он ведь в той семье самый любимый. Долгожданный. Дорогой – во всех смыслах этого слова… А сейчас ему уже четырнадцать. Наверняка он озорник и, как все школьники, обожает мороженое и чипсы. Интересно, что он читает? Как положено в этом возрасте, «Над пропастью во ржи» – или современные дети предпочитают другие книжки?..

«А я ведь даже цвета его глаз не знаю. Не увидела. Не захотела увидеть…» – в тысячный раз мелькнуло у Ярославы.

Господи, ну когда же ее перестанет преследовать это видение?!

Она в отчаянии вскочила, замолотила кулаками по податливой обшивке кресла… и ей вдруг показалось: тот же мальчик, совсем маленький, две, наверное, недели от роду, стоит у окна и снисходительно взирает на ее ярость…

И никакой тренинг не поможет ей справиться с этой галлюцинацией.

Остается одно – бежать.

Дорога обратно в «Тропики» не задалась.

Мои надежды на то, что пробки ближе к девяти вечера рассосутся, не оправдались. Машин, хотя и поздно, оказалось полно. Такое впечатление, что даже деды, которым зимой положено держать машины в гараже, и те выползли на дорогу. Вот народ у нас неэкономный! Будто не знают, что одна заводка двигателя в сильный мороз равносильна пятистам километрам пробега… В такой обстановке я и по Москве еле плелась, а уж когда выехала в область, на узкое однополосное шоссе, то и вовсе перешла на скорость черепахи. Первая передача, вторая, разогнались до двадцати – затормозили… И так бесконечно.

Даже Пузожитель, фанат автомобильных поездок, и тот устал. Притих, не танцует. И есть не просит – парами бензина, наверное, отравился… В общем, поездочка вышла адова. Спина раскалывается, ноги затекли, глаза закрываются… Плюс запоздалое раскаяние настигло: что, в конце концов, я делаю?! Кому нужно это мое расследование, если ради него приходится так над беззащитным малышом издеваться?!

А машины продолжают ползти еле-еле, и даже по обочине пробку не обойдешь, потому что ближе к ночи снег зарядил и видимость – особенно для опасных маневров – нулевая.

В итоге путь от редакции до «Тропиков» занял больше трех часов, и к своему номеру я подходила в позднее время: тринадцать минут первого. И мечтала не о еде, не о ванне, лишь бы до кровати доползти и рухнуть. Ничего себе двести двадцать первый день беременности начался!

Коридор по ночному времени был тих и пуст, большое освещение уже выключили, оставив лишь дежурные лампочки под боковыми панелями. И в этом неверном свете я вдруг увидела: под дверями моего номера сутулится чья-то фигура. Очень знакомая. Женская. Печальная. Так это же Ярослава!.. И она видит меня – и стремительно бросается мне навстречу.

Сердце неприятно екнуло. Зачем она здесь, в пустом коридоре, ночью?

Я остановилась, инстинктивно сделала шаг назад, но убегать, конечно, было поздно. И бессмысленно.

Осталось только принять ее жаркие объятия. И услышать непривычно дрожащий, испуганный голос:

– Аленка! Как хорошо, что ты все-таки приехала!..

– Что случилось, Ярослава? – настороженно спросила я.

Так странно… Всю дорогу назад, в «Тропики», пока усталость не сморила меня окончательно, я думала как раз о ней. И все больше укреплялась в мысли, что подозреваю Ярославу не зря. Что именно такими – непредсказуемыми, авторитарными, истеричными – наверное, и бывают убийцы.

И вот сейчас, глухой ночью, эта потенциальная убийца караулит меня под дверью номера. Но только сейчас она совсем не выглядит опасной. Скорее – затравленной. И преданно, будто дрессированная овчарка, заглядывает мне в глаза:

– Аленка, я понимаю, конечно, что поздно… Но, может быть, мы попьем с тобой чаю? У тебя же есть замечательный кипятильник? И поболтаем?

Нет, только не это! Приглашать ее в номер я не хочу. Но и выгонять – когда человек под дверями твоей комнаты столько прождал – тоже неловко. И я, тяжко вздохнув – день-то сегодня получился нелегким, – предлагаю:

– Лучше пойдем в ресторан, там и поговорим. Они ведь до утра работают…

– Нет, – решительно обрывает меня Ярослава. – Это мне не подходит.

А теперь и ее тон, и взгляд – как раньше. Безапелляционные, жесткие. Что ж у нее настроение-то так меняется? Но мне сейчас, признаться, не до нюансов ее характера. Сама еле на ногах стою. И я, с не меньшей жесткостью в голосе, отвечаю:

– Ну, тогда извини. Чай в номере не подходит мне.

Я нелюбезно оттерла Ярославу от двери. Достала ключ-карточку, вставила ее в прорезь замка. Дверь, отворяясь, щелкнула. Ярослава с потерянным видом стояла подле. Я слегка сбавила тон: